Отчет запоздалый, одна штука. "Стать одним, но не первым из двенадцати".

[anachronist]

«Побежали?», - он резко поворачивается вокруг собственной оси, так резко, что легкая теплая прядь мазнула мне по носу. Вот кого нужно запускать в колесо, вместо белки! Эту бы энергию – да на мельницу. Нужно ему сейчас, именно сейчас проверить справедливость наших выкладок, взлетев на только что высохших крыльях прямо над морем. Выдержит? Не выдержит? Должно! По всем расчетам должно! Хотя я бы еще пару дней посчитал.

Ходить пешком он не умеет – только бегать. А уж теперь, когда у нас вот-вот появится возможность летать… И мы бежим, летим, глотая ветер, презрев возможность взять лошадей на конюшне, сзывая друзей по пути. Нас уже четверо, пятеро, десять… А вот и море открылось в просвете между скал. Лаэрфаль уже ждет нас в ялике и, заметив, начинает отвязывать парус.

У Лаэрфаль волосы тоже светлые. Но если у Артафинде они как солнечный зайчик, то здесь – как солнечный блик на волнах. И глаза – морские. Того самого оттенка. А еще – теплые. Она смеется и машет нам рукой. Я буду помнить ее именно так. Всегда. Пока мы снова не встретимся.

…В тот раз крылья не подвели. Подвели ноги, вернее, отколовшийся кусок скалы. Так что обратно я уже не бежал – меня несли. Сломанную ногу он сам заговорил от боли, он знает, как я ее ненавижу. То есть ее никто не любит, но я тут какой-то неправильный. Я еще могу держать лицо, но думать о чем-то другом не могу, и боль заполняет целиком. До самого краешка мысли.

Поэтому окончание Браголлах и внезапное появление отряда Барахира я помню плохо. Перед глазами плыла какая-то серая муть, и я ждал, когда, наконец, потеряю сознание. Или когда появится Аннаэль, хотя скорее всего, он уже растратил свое болеутоляющее зелье, которое носил для меня: целители не справлялись, да и немного их было.

… Не знаю, похож ли этот адан на Барахира. Говорят, что похож. Жаль, что так мало времени на разговоры. Я хотел бы услышать о том, как он обходился с ирчи – без всякой разведки столько лет. Похоже, король не ошибся с ними. Он вообще не умеет ошибаться – хоть в это и сложно поверить.

…Он пришел и сказал, что слово, данное Барахиру, велит ему оказать помощь его сыну. И тогда я еще не понял, что на этом кончается наша история в городе, который я успел полюбить. Так, как может любить такая сушеная перемороженная ящерица, как я.


С самого начала все пошло не так. Не пошло, а покатилось как горная лавина. Кто ее стронул? Не было никаких признаков. Сыновья Феанора… Я никогда их не любил, хотя видел многих, кого они восхищали. Я всегда их ценил – они хорошие воины. И еще – они предсказуемы и «посчитать» их легко. Собственно, было понятно, что они взовьются, услышав про Камень.

Людей я тоже всегда ценил. Они – прекрасные источники информации, но вот просчитать их сложно. Видимо потому, что живут они быстро. Быстрее чем мы. А он их любит. Возможно, именно за их непредсказуемость. Он и сам непредсказуем. Всегда был. Всегда будет.

Этот поход, эта группа – сейчас почему то напоминает мне детские вылазки в горы или к морю. Не собраны, не готовы… Без разведки, ведь не считать разведкой наш небольшой авангард, который выдвигается всего на полперехода?

Аннаэль. Мой брат, совершенно не похожий на меня. Сильнее, крепче. Смелее. Он, это все, что осталось от моей семьи – здесь. Отец так и не дошел до этих земель, погиб на переходе между здесь и там. А от мамы здесь только перо, забытое в свитках. Жаль, что я так и не показал его брату, оно осталось дома. Интересно, как давно я начал в уме называть Нарготронд домом? Ведь совсем недавно, на самом-то деле.

Аннаэль. Динедель. Из него выйдет толк – через несколько десятилетий. Впрочем, я не прав, из него уже… Инданир – надежен как камень, хотя про камни сейчас говорить не хочется. Про любые камни, даже про те, что скользят под ногами.

Эти трое - те, кому верю без всякого «потому что». А те, кому верю опосредованно, потому что они пошли, тоже здес. Фириглад – теперь неплохой целитель, интересно, что от прежних качеств в нем осталось. Нарквессе – дело не в том, что нис, а в том, что слишком порывистая нис. Тинвенион… плохо его знаю. Так же, как и Смертного. Но у адана хорошее имя и репутация. И ему верит Король. Это главное.

Артафинде. Я часто играл с ним – у него очень разумная и размеренная манера игры. В жизни он поступает не так. Чего стоили все эти его рискованные отлучки, когда он в одиночестве бродил по лесам? Но результата он добивался всегда. Я не знаю как – и никогда не узнаю. Даже если проживу еще тысячу лет.

Группа не спаяна. Все вместе мы никогда не ходили. Если бы было время на пробные выбросы… Глупости. Времени внезапно не осталось. Совсем. Я кажусь себе камнем, который подхватила лавина. Я не знаю, что будет через час. И это очень неуютно.

…Нет, кажется, я знаю, что будет в следующий час. Волки. Охота. Полет оленя – со скалы на скалу. Полет стрелы. Динедель не промахнулся – он вообще редко промахивается. А волков мы отогнали.

Огонь не разжигается. Огонь – не разжигается! Как будто чье-то холодное дыхание гасит его с первой попытки. Мы совсем близко к чужим землям. Когда то они были нашими, но уже успели измениться. Я их... не чувствую. И не только я. Остается полагаться на органы чувств. К счастью, они у нас острее, чем у Смертных.

Жаль, что Берен не может оценить пряный вкус копченой оленины. Ну, сыр и лепешки у нас есть. И вода – сладкая, холодная, чистая. В бурдюках и флягах еще плещется. И это хорошо, учитывая, что Сирион дальше… не слишком подходит для водопоя.

На ирчи мы наткнулись внезапно… хорошо, что хоть успели их заметить раньше, чем они нас. А перебив их, задумались, что это первый отряд – но, к несчастью, совсем не последний. Финдарато задумался, озирая тела… И я невольно воскликнул: «Но ты ведь не будешь этого делать?». Конечно же, из всех невозможных способов он выбрал самый непредсказуемый. Принять личину орков. Это было рискованно и обещало мало хороших шансов. Но именно тогда я наконец отпустил в себе тот странный механизм, который, вжившись меня, просчитывал меня же и всех, с кем я имел дело. Он всегда добивался результатов – самым странным образом. Если я не знаю, что делать – это диагноз. Это значит, что знает только он.

Я скажу странно – под личиной мне было даже легче, чем в последние несколько дней. Бежать, огрызаться, снова бежать… На самом то деле это гораздо проще, чем собирать информацию, делать выводы, решать, снова решать. Гораздо свободнее, уверяю вас… Ветер в ушах… Вой. Рядом бегут подобные мне. Я помню себя. Помню, кто я есть. И я пытаюсь вспомнить старое правило, то, с которым ходил во все дозоры: в плен нельзя. Вот именно мне – совсем нельзя. Поэтому, если что – драться до последнего. Я пытаюсь вспомнить – но получается плохо. Только ветер в ушах. Вой. Бег.

… Личина спала, и я очнулся, как будто враз избавившись от всей мути. Я плохо помню тот поединок – помню лишь, что не мог двинуться, что, слабея, понимал, что ничего более прекрасного и более страшного я в жизни не видел. И не хочу больше. Помню, как обхватил Аннаэля, положил руку на меч. Почему мы так и не дрались? Вот этого не помню.

Очнувшись, впервые осознал, как это странно – оковы на руках. Тяжело. Но не безнадежно. Хорошо, что цепью сковали запястья спереди – это помогло, когда ворвавшийся в подземелье орк замахнулся плетью над Артафинде, все еще лежащим в беспамятстве. Впрочем, я больше не мог называть его нареченным именем. И других тоже, если мы хотели хоть как то сохранить тайну. «Я буду называть тебя Светлым»…

Другие в яме тоже получили свои новые имена. Черно-красный (ох, как рискованно), Молчун, и мы с Аннаэлем – Старший и Младший. И вот это – тоже слишком опасно. У меня осталась подвеска, подаренная отцом – большое крыло. Парная – малое крыло, была подарена брату, но я посоветовал оставить все значимые знаки на наших землях. А мое одно крыло… ничего им не скажет. Страшная ошибка. Страшный недочет. Мой брат подумал также.

Я же говорил, он очень смелый и сильный, мой брат… Он смог сохранить оружие и броситься на врага – и как же печально, что в тот момент никто не смог поддержать его. Его утащили и вернули потом – бесчувственного и окровавленного. Потом так делали со всеми в этой яме.

Динедель. Я называл его Росселин – пение дождя. Первый, кто не вернулся. Не вернулся совсем. Он не успел получить «имени для ямы». А Светлый, которого допрашивали одновременно с ним, вернулся с остриженными косами и очень замерзший… К нему ворвался кто-то из местной челяди, предлагая меч – то ли для защиты, то ли для смерти. Чем это кончилось – плохо помню. Потому что человека утащили, а потом… Потом настала моя очередь.

…Сначала не хотел об этом рассказывать. В конце-концов, только мое дело. Не больше боли, чем у других, и не меньше. Адан, который приходил к Светлому, тоже был там. Говорил про то, что давал присягу дважды. Что первый раз принес ее эльфийскому королю – и нарушил. А второй раз принес темному майя – и тоже нарушил. Я понял, что наша тайна на грани раскрытия. Мне было жаль, что мои руки никак до него не достанут – далековато, да и несвободны они. Когда вернулся, когда Фириглад вправил мне суставы, вот тут я сказал королю что долго так не смогу. Что если кто предаст – то это буду я. И что сам не могу - но он имеет право что-то с этим делать. Редкая гадость произошла,… но то, что это именно гадость, через мгновение я понял. И с тех пор мне было не так уж страшно.

… То есть нет, страшно было. Когда не вернулся Молчун. Когда раздавались крики из соседней камеры, с обитателями которой я даже перестукивался. Когда волк пожирал израненного Фириглада, а мы, прикованные к стене, не могли помешать ему ничем. Когда темная тварь пыталась околдовать Аннаэля, поселив в его сердце одно отчаянье. Когда, обессилев, я спросил Светлого: «Это то, что ты хотел? Нет, я не упрекаю, просто скажи, это все входит в то, что ты задумал?». Когда нас с братом, наконец, потащили в застенок вдвоем – на самом деле это то, чего я боялся больше всего. Я поглядел на Светлого. Я простился с ним.

В застенке не было ничего нового и интересного. После должного увещевания, нас наконец спросили: «Ну что, вы расскажете про эльфийского короля?». И я понял, что эльфийский король зря не убил меня, потому что я на многое готов, чтобы это хотя бы на некоторое время прекратилось. И я сказал Жестокому: «Вели дать мне воды, я расскажу про эльфийского короля».

… Ингве, Эльве и Финве – у эльдар после Пробуждения было трое королей. А у Финве было трое сыновей – мастер, воин и мудрец. Почему же, почему, это должно было кончиться так? Аннаэль рвется в своих путах, пытается оторваться от столба. Саурон держит в руках наши подвески – большое и малое крыло. «Братья», - смеется он. И велит раскалить эти знаки и наложить клейма на наши лица. Теперь их никто у нас не отнимет.

После этого мы жили недолго. Нас разорвали волки. Мы предстали перед владыкой судеб и я спросил его: «Ведь у него все получится?». И Намо кивнул. Потом спросил, куда бы мы хотели направиться. «Домой, к маме».

… Но это был вовсе не конец истории. Потому что история никогда не кончается. Мы вернулись домой, к маме. К Лаэрфаль и к отцу. И ко всем, кто нас любил. А через некоторое время я увидел его, он шел по зеленой траве, непохожий на себя, несколько всклокоченный и неумытый. Он засмеялся : «Меня выгнали из Чертогов». Я ответил ему: «Умойся, мой король». Я знаю, следующее, что он скажет.
- Побежали?.