Держись, декабрист! Ты участвуешь в глобальном процессе...
Да и правда свободны, ведь это самое прекрасное, что может быть с человеком (и не с человеком - тоже). А бармен Руфус раскланивается и ждет вас на следующий год. Если ничего не изменится совсем глобально - ну, если, к примеру не случится конец света.
Держись, декабрист! Ты участвуешь в глобальном процессе...
Сим объявляю - Пилотскому Кабаку, приуроченному к моему безднику - быть! И быть ему - 6 декабря.
На этот раз в Кабак собираются первопроходцы - штурманы, пилоты, исследователи. Те, кто прокладывают пути "на земле, в небесах и на море, а также в Космосе, Хаосе и Хроносе.
Кто может оказаться на пороге кабака "Забитая дверь"? Да почти кто угодно! Хабаров или Лейв Счастливый, космонавт или потерявшийся в Хелкараксе нолдо. Главное - персонаж оказался на пороге гибели и услышал внутри себя голос, предлагавший ему отработать по специальности - и получить в качестве "заработка" еще несколько лет жизни. Главное - персонаж согласился на это предложение.
Бармен Руфус в моем лице ждет всех, кто расширяет пределы и прокладывает новые пути.
По жизни Кабак будет находится в Перово. Добиралово кто-то знает, а кому-то оно будет разослано в личку.
Часы работы с 17.00 до 23.00
Но если у вас есть желание порыться в шмотках, которые оставили предыдущие посетители кабака - то можно приехать в 15.30.
Что приносить с собой? То, что вы точно будете пить. Интересует также Кока-кола, соки, снеки - то есть то, чего мало не бывает.
Бармен оставляет за собой право фейсконтроля). Или - "Сатурну больше не наливать".
Уже зарезервировавшие столик в Кабаке
Геннадий Иванович Невельской, капитан первого ранга - eamele
Вьетнамский партизан Кхюэ по прозвищу Тен'лыуа ingadar
Тэмсин Севьер, рейнджер Тихоокеанского оборонного корпуса - Айриэн
Держись, декабрист! Ты участвуешь в глобальном процессе...
Действительно, после ночи, проведенной с южанами за песнями, за горячительными речами и напитками, проснувшись, понимаешь: "Как отвратительно в России.... по утрам". Надо что -то менять. Терпеть это нет никакой возможности.
Держись, декабрист! Ты участвуешь в глобальном процессе...
В этот день у меня начинается новый годовой цикл. Поэтому сижу я такой красивый на пятидесятом десятке, и вместо того, чтобы работать, занимаюсь размещением на страничке котиков.
Этот наиболее подходит моему нынешнему внутреннему состоянию
Держись, декабрист! Ты участвуешь в глобальном процессе...
Наткнулся на передачу "Совершенно секретно. Золото для декабристов". Ссыль на это безарбузие не даю, кто хочет, сам нагуглит.
Но это шедеврально. Кроме общей концепции "английского золота" там совершенно убийственный текст. Дословные цитаты:
"Рылеев вербовал молодняк в тайное общество, ну, прежде всего в Северное". (То есть при желании - мог и в Южное)
"Бестужев-Рюмин и Муравьев Апостол подняли бунт обманом и водкой". (На этом Каховский меня спросил:" То есть сказали,что водка есть, а ее не было?????")
"Муравьев написал фальшивый катехизис" (Опять ремарка Каховского: "Неправда, текст уникальный и не сплагиаченный")
Но нам разъяснили:
"Солдат поили водкой постоянно чтобы они не соображали что происходит" (Во жизнь, а? "Прислать в Новосибирск три вагона водки, а то народ проспался, спрашивает, куда царя-батюшку дели")
И совершенно прекрасное:
"Четвертование - это когда рубят одну ручку, потом ножку отрубают, потом другую ручку, потом другую ножку. А потом головушку отрубают. А Николай Первый, когда обрисовался такой приговор, сказал : Мы в каком веке ребята живем? Давайте не будем злоупотреблять, просто повесим".
Давайте не будем злоупотреблять. Но авторам таких текстов - головку отрубать. Ну, ту, которая есть. А если такой нету - то ручки и ножки.
Держись, декабрист! Ты участвуешь в глобальном процессе...
Блин, снег в Россию тоже не пускают из-за санкций? Как можно жить без снега, не понимаю даже. Когда простой человек снега себе позволить не может, это уже запределье какое-то... Наверное на правительственных-то дачах снег есть, вооот.
Держись, декабрист! Ты участвуешь в глобальном процессе...
"Мне не к лицу и не по летам"… Уже сдирают эполеты... "Там, в облаках перед народом"... Была оплачена Свобода. "Мой дядя самых честных правил"... Меня до Зимнего доставил. "Для мальчиков не гибнут Позы"… И я бы мог, как шут на… Поздно.
Держись, декабрист! Ты участвуешь в глобальном процессе...
Умышлял на Цареубийство; обещался с клятвою произвести сие злодеяние и назначал других; участвовал в управлении тайным обществом; возбуждал и подговаривал к бунту нижних чинов; в произведении бунта дал клятву; старался распространить общество принятием членов и возбуждал нижних чинов к мятежу
Мухи - Многоуважаемый шкап - Если бы...-Приговор-Мы идем дальше
Удивительно, что может делать с сынами человеческими одиночное заключение... Внезапное чувство, что все это когда-нибудь закончится, посетило меня только вот что, когда завершилось липкое безвременье, оживляемое разве что истреблением мушиной фамилии, да небывшими разговорами. Мух, тем не менее, не становилось меньше, несмотря на все математические выкладки: если из тринадцати членов сего почтенного семейства положить восемь, то в итоге получим... почему-то десять, вот они, снова кружатся вокруг света, и, кажется, если присмотреться, на каждой физиономии можно разглядеть глумливую ухмылку. Воистину, все по тому анекдоту, когда глупый и гордый человек восхищается, что все вокруг - и реки и горы и долы Господь создал для него... И тут садится на лицо муха и заявляет не без злорадства: "Ну и что ж, что реки и горы Он создал для тебя? Ведь тебя-то самого Он создал для меня!"...
Просто мухи кружатся. Просто лето пришло. ну что, опять?На допросы меня, также как и соседей моих, давно уже не забирают. По всей видимости, выяснили, выявили все, что им надобно было, теперь осталось как-то все это распределить по полочкам, ящичкам того огромного и несуразного шкапа, что называют Уложением о наказаниях. Дела - в один ящик, помышления - в другой, а разговоры - вон туда, по темам. Ох, скрипучее дерево долго живет. Нас всех этот шкап переживет, это уж без всяких сомнений. Новые опросные листы, которые разнес караульный, не могли не вызвать недоумения как у меня, так и у соседей моих. Впрочем, каждому ящичку, каждому отделению в шкапу рачительный чиновник присовокупит ЯрлыкЪ - кто таков, сколько лет отроду, где воспитывался и откуда заимствовал свободный образ мыслей... Откуда-откуда, от братьев Борисовых, ясное же дело... Все от них, окаянных.
Доведется ли еще раз увидеться?
За стеной Бестужев-Рюмин, как видимо, о том же задумался: что далее будет. Никогда раньше не случалось мне от него слышать соображений о будущей жизни - не в христианском а в самом житейском значении слова сего. А здесь стал говорить: "Пусть Сибирь, только бы не разлучали нас". Что можно было сказать ему? прошли те времена, когда я над подобной влюбленностию надсмехаться в душе мог. Сказал ему лишь, что Сибирь - большая она. И, что на всякий случай, к разлуке тоже надобно быть готову, потому что навряд ли господа, судьбу нашу решающие, определят ее таким манером, чтобы мы участь свою легко перенесть могли. Но он меня, вроде как, слушал, а слышал - свое.
- А если на Кавказ, солдатами, так это и вовсе лучше. Я бы тогда мог Отечеству хоть так послужить... Мы бы тогда...
- Отчего бы и не на Кавказ, Мишель, говорю - на Кавказе и выслужиться можно. Ну, а коли и без права выслуги, то все равно...
- А если даже в каторгу, то и в Сибири ведь жить можно... Вы, наконец, покажете мне, как эту вашу рыбу ловить... Но они не могут нас разделить, правда ведь?
Подполковник Муравьев-Апостол мятеж вооруженный поднял. Пожалеют его? Едва ли. Но сказать такое Мишелю сейчас возможным не представляется. Вот не могу, и все тут.
Если по правде - думы о будущем начинают и меня все сильнее занимать. Ведь все, что на меня показывают, и то, что я сам подтвердить о себе и других изволил - тянет, по меньшей мере на каторжные работы. Главенство над Управой, возбуждение нижних чинов... А вот убиение Царской Фамилии, будь она неладна, так оно и на большее потянет, не зря ведь нас так про нее пытали. Так что, по всей видимости, и мне ко всему надо готову быть. Но это то ладно, это пусть. Печальнее, что ничего ведь не поправишь теперь. Иной препояшет тебя и поведет, куда не хочешь...
А ежели б вышло у нас их после того январского разгрома вызволить? Согласились бы бежать? Или снова под караул вернулись? Если бы да кабы... Но в любом случае, ничего худого с той попытки бы не было - ни для нас, ни для них. Некуда хуже-то... Или есть куда? Узнаем. Сердца биенье подсказывает: Ско-ро. Ско-ро. Сов-сем ско-ро.
Однако невзирая на тревогу эту изматывающую, не обменял бы я нынешнее умонастроение на недавнее, тошное нечувствование и небытие.
Через день или два с того разговора за стенами наших узилищ началась суматоха: поспешные шаги, движение, негромкий говор караульных. Наконец, начали вызывать из камер: "Подпоручик Горбачевский!". Вышел, подали одеваться, платок, впрочем, не предложили. Тогда я снова увидел Мишеля Бестужева-Рюмина, вернее, спину и затылок Мишеля, что обнимался с незнакомым мне офицером. Я не стал подходить к ним. Не посмел.
Тут неожиданность вышла: что-то пошло не так, и нас снова в камеры попросили, сюртуков, впрочем, не отбирая. Значит - ненадолго. Точно, через некоторое время опять: "Горбачевский, выходите!". По выходу, ни Мишеля Бестужева-Рюмина, ни кого иного из знакомых в нашем коридоре уж не случилось. В первый раз по этой лестнице спустился я, глазами на нее взирая, а не за караульного держась, потому, видать, и спустился много быстрее чем раньше. А ведал бы, что там внизу, так еще стремительней бы шел.
Спиридов. Бечаснов. Андреевич. Этого не знаю, следующего за ним офицера - такожде. Муравьев Артамон, его помню. А вот и Андрей Борисов, ох... И за всеми этими спинами - лицо Петра Борисова, на котором одни глаза... Улыбается, кивает, здоровается. Прохожу к нему и обнимаю крепко. Что бы там ни было - а свидеться все же вышло. Всех ввели в зал, где судьи наши восседали за столом, красной скатертью покрытым. Или не судьи то были? Потому что то, что далее последовало, судом не смог бы назвать никто, даже самый что ни на есть угодник власть предержащим.
Но на Следственный комитет в полном составе мы все же взирали не скажу чтоб очень внимательно. Потому что неизвестность, что нас всех впереди ожидала, сделала слишком драгоценными мгновения общей близости, которыми мы, не таясь, наслаждались. Друзья, товарищи, соузники... Кто мы теперь друг другу? - Государственные преступники первого разряда, осуждаемые к смертной казни отсечением головы!
Сказать по чести, сперва показалось мне, что ослышался. Смерть расстрелянием представлялась мне вполне вероятной. Но столь варварская экзекуция - мнилось мне, осталась она навсегда во тьме веков минувших и не может возвратиться более. Значит, - может.
А тут имена выкликать стали - неизвестные, и известные тож...
- Подполковник Матвей Муравьев-Апостол!
Имел умысел на Цареубийство и готовился сам к совершению оного; участвовал в востановлении деятельности Северного общества и знал умыслы Южного во всем их пространстве; действовал в мятеже и взят с оружием в руках.
Вот оно. Но если так с Матвеем Муравьевым, что же с братом-то его сделают?
- Подпоручик Борисов 2-й!
Умышлял на Цареубийство, вызывался сам, дал клятву на совершение оного и умышлял на лишение свободы ЕГО ВЫСОЧЕСТВА ЦЕСАРЕВИЧА; учредил и управлял тайным обществом, имевшим целию бунт; приуготовлял способы к оному; составлял катехизис и клятвенное обещание; действовал возбуждением нижних чинов к мятежу.
Благо, я рядом стоял, и когда сам покачнулся, руку его схватил.
- Подпоручик Борисов 1-й!
Умышлял на Цареубийство принятием назначения на совершение оного; учреждал и управлял тайным обществом вместе братом своим и содействовал в составлении устава; действовал возбуждением нижних чинов к мятежу.
Теперь вместе стоим. Оба на Петра опираемся. Руки сжали так, что и не расцепить. Ну, а вот и мне карта выпадает...
- Подпоручик Горбачевский!
Умышлял на Цареубийство и истребление всей царской фамилии; обещался с клятвою произвести сие злодеяние и назначал других; участвовал в управлении тайным обществом; возбуждал и подговаривал к бунту нижних чинов; в произведении бунта дал клятву; старался распространить общество принятием членов и возбуждал нижних чинов к мятежу.
Да, так оно и есть ... То есть насчет Фамилии то как раз неправда, да кто ж мне тут виноват? Признаться по совести, на мгновение я от облегчения вздохнул. Самому стыдно - но что было, то было. Вместе теперь, навеки вместе... И ничего объяснять не надобно будет. Так сим прискорбным чувством я некоторое время себя услаждал, пока новые известные мне фамилии не прозвучали: Спиридов, Муравьев Артамон, Бечастнов, Андреевич. Все, значит, там будем. Тяжко. Ну так, не мне одному, Петру-то каково, вон мы оба в него, подобно тонущим кутятам, вцепились. Выпрямляюсь - как раз, чтобы услышать:
- Даровать жизнь, по лишении чинов и дворянства, сослать вечно в каторжную работу....
Что эти господа, по правде сказать, понимают в вечности? Вечность была, когда мы все трое, друг в друга вжавшись стояли. А теперь... теперь и дышать не так затруднительно стало. Расцепились, говорим о чем-то, друг друга перебивая... Помню, Петр Борисов говорит, что теперь-то уж я никак не отверчусь французский освоить так, чтобы переводить с него Вольтера и Дидерота. Полно, до Дидерота ли мне теперь... Да я хоть за наречие антиподов взяться пообещаю, да и возьмусь, не то что за французский. Пусть французский, пусть Вольтер...
Пусть мундир летит в костер - вслед за другими прочими. Главное - живые. Главное - что вместе.
А через некоторое время отец Петр к нам явился. И рассказал то, о чем я спрашивать трепетал, но другие - спросили: "Что с Муравьевым-Апостолом? С Бестужевым-Рюминым? И еще про двух других, фамилии которых я тогда не запомнил, так всем собою навострился, чтобы ответ услышать.
- Их приговорили к смертной казни. Четвертованием.
Оказывается, в измышлении варварской казни господа еще не нам более всего потрафили... Да, но ведь приговор был смягчен?
- Изменен. На повешение. И приведен в исполнение.
Дальше - тишина... И темнота. И слезы на окружающих меня лицах. Потом, рыдания, что стали уже слышны там и здесь. Кто-то плакал, не стыдясь слез, кто-то прятал лицо на плече друга. Довольно долго то длилось. И все равно - невозможность осознать происшедшее. Во второй раз так со мною свершилось - когда все понимал разумом, но сердце-обманщик заставляло надеяться и на лучшее рассчитывать. Досчитался. Что же...
Теперь уж нечего откладывать то, что сделать должно, иначе невольно обманешь не токмо себя, но и товарищей. Подошел снова к Петру. Сказал: "А ведь это я..." Словом, все ему рассказал. Потому что, если нам жизнь, то нельзя иначе. По-другому никак не получается. Петр Борисов в лице изменился - так, что видно было, как он все это там, внутри себя осознает. Это, в сущности, тоже ничего. Главное, что.... А что оно - главное?
Главное, это то, что через некоторое мгновение Петр прервал молчание свое, сжал мою руку и проговорил: "То все - было. Но теперь мы будем жить. И идти вперед". Он так сильно сжал руку, что след от того остался на какое-то время и лишь позже был полностью стерт железом кандалов. А потом он вымолвил то, что заставило мое сердце похолодеть и сжаться: "В Сибири можно жить. Мы будем выращивать плоды. И ловить рыбу"...
Тогда острое понимание, что есть те, кто рыбу ловить уже не будут, не познают восторга, когда серебряное и скользкое тельце у тебя в руках трепещет, и друзей зовешь, чтобы похвастать: "Воот какая!" заставило меня обхватить одну из опор, поддерживающих нашу крышу, чтобы скрыть лицо свое от тех, что стояли окрест. Однако слезы, что могли бы облегчить душу, не пришли ко мне. И прийдут еще очень нескоро. Но это уже совсем другой сказ.
Поскольку история наша - продолжается. Мы будем идти дальше. Я выучу французский. И напишу свои Мемории, как и обещал подполковнику Муравьеву-Апостолу. Только вот, опасаюсь, что в сих мемориях сиюминутных моих чувствований будет более, чем повествований о наших деяниях. Но не след отказываться от возможности расспросить тех, кто видели и знают более меня. Мне и самому не без интереса, что же было то там, где нас не было...
Держись, декабрист! Ты участвуешь в глобальном процессе...
Это то, из предсмертного бреда Н.П., записанного 10 лет назад, что никогда не споет Каховский, потому что петь это невозможно. Ну пусть хоть здесь полежит...
Ужаснуться? Все же я прав был, на том стою И не жалею, и не кричу, Что оказался не в том строю, Что не умею, что не хочу. Бешеный взгляд, ледяная синь Холод декабрьский – невыносим. С белого снега сметет киноварь Новой метлой - стальная метель. Без декабря не настанет январь, Без января не наступит апрель. …Даже и в марте, капелью звеня, Ветер декабрьский – догонит меня. Вновь через площадь, наискосок К Всаднику движется бледная рать. Санкт-Петербург, ветер в висок Я все равно не хочу умирать! В вешний поток - как в свинцовый восторг. Я вас назвал mes amis de catorze...
Эх, где они те блаженные времена, когда я мог рифмовать "вечность-бесконечность" и быть от этого счастливым?
Держись, декабрист! Ты участвуешь в глобальном процессе...
Не важно то, что Вас нечаянно задели Неважно то, что Вы совсем не из задир А важно то, что в мире есть еще дуэли На коих держится непрочный этот мир читать дальше Не важно то, что Вы в итоге не убиты Не важно то, что Ваша злость пропала зря А важно то, что в мире есть еще обиды Прощать которые обидчику нельзя
Не важно то, что Вас мутит от глупой позы Не важно то, что Вы стреляться не мастак А важно то, что в мире есть еще вопросы Решать которые возможно только так
Не важно то, что для дуэли нет причины Не важно то, что ссора вышла из-за дам А важно то, что в мире есть еще мужчины Которым совестно таскаться по судам
Держись, декабрист! Ты участвуешь в глобальном процессе...
Вернулся. Солнышко светит. Хорошо... хоть и не так тепло, как в Абхазии. Работа моя накрылась медным тазом - что уже почти смешно. Не первый раз я так приезжаю из отпуска - и упс... Ладно.
Из разговора по скайпу, про героев:
Я - А зачем вообще нужен образец для подражания? Мне - Типа в подобной непонятной ситуации уважаемый мною персонаж поступил или поступил бы вот так... и даже иногда помогает. Я - Ясно. В моей ситуации уважаемый мной персонаж пытался варить мыло или устраивал мельницу. Хрен у него чего вышло. Попробую что нить другое)
А вообще, прочитал еще один отчет после игры... И не хочу дописывать свой. Не хочу, чтобы все так кончилось... Я идиот, да.
Держись, декабрист! Ты участвуешь в глобальном процессе...
Зилант был прекрасен и одновременно уютен. Ни от чего меня не излечил. Особенно запомнился сон почти перед самым отъездом - как я через стену камеры спорю с Мишелем Бестужевым-Рюминым, о чем бы вы думали? Об акцизах. Вроде как он утверждает что в будущем нашем государственном устройстве они совсем не понадобятся потому что "всякий с радостью будет состоянием своим общему делу способствовать". Цитирую дословно. А я его осторожно так убеждаю, что нельзя отменять акцизный сбор, что когда еще люди полностью свой образ мыслей переменят...
В общем, кому страшные сны снятся, а мне... Еще более страшные.
Держись, декабрист! Ты участвуешь в глобальном процессе...
Зилант проходит как обычно. Можно подумать что мы все только вчера расстались и вот он снова - ДК Ленина, люди, которые курят у входа, все те же разговоры... Я все-таки люблю это место и время, когда бациллы Зиланта плотно распылены в атмосфере... Однако инет-зависимость ощущается. Я даже планшет себе приобрел - но так и не смог им воспользоваться по причине патологической тупости. Сейчас вот сижу в инет-салоне "Снайпер" на перекрестке ул. Декабристов и ул. Восстания. По-моему, это уже не смешно.
Держись, декабрист! Ты участвуешь в глобальном процессе...
Подобно судье, сидящему въ креслахъ, слушающего очень покойно и до конца донесенiе дела, которого он не понимаетъ, должен и галстухъ вашъ быть не подвиженъ, также, как и онъ.
Описанiя и рисунки сорока фасоновъ повязывать галстухъ
Сорок способов повязывать галстух - Левашовъ - Сон о Лещинах - И опять Бестужев-Рюмин
Смешная книжка про галстухи была истребована мною в тюремной библиотеке после Мольера - очень хотелось постигнуть, почему люди во все времена так придают значение наружности, видимости. И тогда же, еще до того злосчастного допроса, произнес я, развлекаясь, предшествующую сему повествованию фразу про самый правильный галстух, который непременно должен быть подобен судье. Теперь, в овладевшем мною оцепенении прежде всего взор мой остановился на сей брошюре - одной из двух книг, предоставленных мне. И взял я в руки Сорокъ способов галстух повязывать, поскольку другую книгу открыть никак не решился.
читать дальшеНе помню, сколько просидел я, бездумно выискивая на сих страницах фрагменты, которые, помнится, ранее меня забавляли. Начиная от самой преамбулы ея - Книга, необходимая для человека Хорошего Общества - до премилых именований оных бантов: галстух Меланхолический, Трагический, Епикурейский и даже Математический. Довольно скоро осознал я, что не стоит ожидать былого оживления от сей книги , однако она хотя бы отвлекала меня некоторое время от осознания свершившегося. Созерцая чертежи бантов и способов повязывать галстух, мог я сидеть часами, чтобы потом на два или три часа провалиться в тяжелый сон. И снова наступал день, когда единственным предметом, привлекавшим мое внимание, оставалась книга сия. Былая живость моя полностью прекратилась, более не ожидал я с волнением какого либо мелкого изменения рутиннаго моего содержания: обеда, посещения доктора или священника. Более не беспокоил я соседей моих разговорами - хотя и как сквозь сонную пелену порою слышал, как они живут, двигаются, разговаривают и страдают в своих камерах.
Признаюсь, теперь мог бы я позавидовать товарищам моим, находившим немалое утешение в религии, если бы еще мог испытывать хотя бы какое нибудь чувство. Хотя бы зависть, являющуюся грехом смертным. Но все известные мне с детства молитвы звучали для меня ничуть не более тепло, чем математические формулы, хотя правильность изложенного и в тех и в других не могла подвергаться никакому сомнению. Однако и усвоенные когда то религиозные правила, да и любимая мною Математика в конце концов донесли до моего погасшего разума не только весь ужас моего бесчестия но и полную его глупость. Никого не спасая, я погубил всех. И не было в расчетах моих никакого смысла и толку в самонадеянности моей, когда полагал я возможным обойти Комитет и даже имел дерзость рисоваться в мыслях своею ловкостью.
Вспомнилось мне снова, как сговаривались мы с Петром Борисовым 2-м, ожидая возможного ареста о том, что показывать будем. В страшном сне я не могу представить себе, чтобы Петр оболгал нас, показав про убиение всей Фамилии. Петр никогда не лгал, хотя, бывало и не все говорил мне. Могло ли это измениться? Мог ли он, в железах, отказаться от отказаться от правил наших и договоров? Но даже если и так - ни разу участь его я, подтвердив те показания не облегчил, наоборот. Что касается Михаила Бестужева-Рюмина и прочих, коих я своим безумием сгубил, то как там говорили мне после всего: "Подтвердите, что вам - одним крестиком больше, одним меньше. Существенно ничего не изменится".
Подтверждать я более ничего не буду. Впрочем, полагаю и не понадобится.
Через какое то время рассмотрение чертежей, коими предполагалось завязывать галстухи, привело меня к мысли воплотить их в жизнь. Сначала решил я завязать Математический узел имевшимся у меня платком на обеденной миске, чье дно отдаленно отчего-то напомнило мне тускло-лоснящееся лицо. Совершенно объяснимо, что узел на миску не ложился - тогда для этих целей я стал использовать менее жесткую и скользкую подушку. Мало помалу вышло у меня на сей подушке подобие основного галстучного узла. И тут, то ли освежив в памяти фрагмент про галстух-судью, то ли в другом помрачении, понял я, что в узилище моем более не одинок.
Михаил Бестужев-Рюмин говорил про соседа своего, от тоски разговаривающего с мухой. Мух и в моей камере довольно было, однако их мельтешение и безсмысленность не давала надеяться на возможность серьезной беседы. Но повязанный на подушку галстух ту подушку оживил - долгое время молча смотрел я в бледное лицо, как всегда, совершенно забыв поздороваться. Теперь ужас и отчаяние больше не одолевали меня - они давно меня одолели. Но в кои то веки представилась мне возможность не только отвечать на вопросы собеседника моего, но и самому те вопросы задавать. А также облегчать ему донесение дела, которого он не понимает. Объяснений ранее никогда не слушали от меня, да теперь и ясно почему.
Человек слаб... Понимаете, Ваше Превосходительство, это часто используют как оправдание низких поступков. А это не оправдание вовсе, это просто факт, который, сам по себе, не ведет ни во что плохое. Если же человек одновременно слаб и лжив, слаб и труслив, а также слаб и глуп - о, тогда с человеком тем можно очень многое сделать, а он и не осознает того, полагая что сам является творцом собственной Судьбы. Впрочем, в определенном смысле, бесспорно так оно и есть, Ваше Превосходительство, с собой и другими я все сделал сам. Вы не виновны. Подтверждаю.
Занимаясь теми беседами, более не листал я книги своей, заложив лишь одну страницу, описывающую по этапам порядок сотворения особенно хитрого набора узлов, именуемого Русский плетеный галстух. Страница та неимоверно меня завораживала, поскольку никак я не мог понять способы, которым рисунок 11 в рисунок 12 мог бы переходить. Платок мой нещастный представлял уже довольно жалкое зрелище, а другого ничего у меня не было. В стремлении сделать все правильно стал я невольно засматриваться на простыни мои, которые, будучи из более прочной ткани, конечно же, смогут выдержать и большее напряжение.
Вот, зачитываю, Ваше Превосходительство - "Галстух, как и все вещи в Мiре семъ, имел свои эпохи величiя и упадка. По мненiю нашему, никогда употребление онаго не было такъ распространено, видъ и цветъ онаго так разнообразен, способ повязывать такъ труденъ и никогда не заключалось въ немъ такой важности, как в наше время".
Видите, труден способ повязывать - но важность повязать необыкновенная. Только я никак не могу представить, по сим рисункам, как правильно переход из от одной позиции к другой организуется, хоть и наблюдаю многодневно. А ведь я был не самым худшим из артиллерии, чертежи читать умел и сам чертил... Но вы ведь поможете мне довязать этот сложный узел, Ваше Превосходительство?
Сон, сваливший меня прямо на перевязанную платком грязную подушку, был внезапен и милосерден, как смерть.
Впервые за долгое время, увидел я товарищей моих - Борисова 2-го, Тютчева, Андреевича, Бесчастного... И других прочих - славное собрание сегодня в балагане подполковника Муравьева-Апостола. А вот и подпоручик Бестужев-Рюмин, весь осиянный важностью момента и вознесенный в небеси собственным красноречием. Здесь же и Петр Борисов, что снова о чем-то спорит с Мишелем. О мировых проблемах, не меньше, на меньшее Петр Иванович не согласится. Проблемы и правда весомые - сохраним ли мы цели свои в случае объединения наших обществ? Сможем ли сплотить народы Славянские в едином общем братстве, подобном нашему? Не отдалят ли новые задачи прежних? Уверяют нас, что только купно, победив, сможем целей тех достигнуть.
Не мог не уточнить, сколько для победы той сил имеется? Ответ Бестужева-Рюмина потряс своей краткостью: "Много".
- Господин Бестужев-Рюмин, вы же офицер. Много - это сколько полков?
Тут он начал перечислять, генералов почему-то. Не мог не спросить об артиллерии. А, вот артиллерии то и нету... Впрочем, уже есть - наша бригада. Да, навоюем... Ну, нам верно не все говорят. Пока и неразумно говорить нам все. А Бестужев-Рюмин с жаром говорит о грядущей отмене крепостного права. Не удержался спросить: у него самого-то душ сколько? Не для пустой похвальбы, просто чтоб понять, живет ли он так, как говорит?
Ладно, неважно. Главное - решение об объединении обществ принято! Шампанское побуждает всех к речам не менее страстным, чем у оного пылкого подпоручика. Такое теплое чувство - говорить совместно, понимая, как хороши наши цели, как хороши мы все вместе, а значит - и каждый наособицу.
Подполковник Муравьев-Апостол говорит о важном для него - о Свободе и о Боге. Не могу сейчас с ним спорить - потом доспорим, многое есть что сказать. И так внезапно тепло, когда он баки мои ерошить щеткой начинает - вроде как сестрица или Петр Борисов, когда дурачится. Потом, смутившись, как раз о необходимости мемории написать говорит. И снова не ко мне одному, ко всем, подводящее наш итог:
- Так будет же республика!
Res Publica - дело общее. Хорошее дело. Если бы... Если бы не проклятые мухи!
- Господа, подпоручику Горбачевскому больше не наливать!
Проснулся. Да, мне больше не наливать. Мне и так допьяна - солнечного вина Лещины, радости встречи этой нежданной. С товарищами, с Мишелем, с подполковником Муравьевым. С собой, прежним. Любопытно, запрещены ли мне подобные свидания? И кто осмелится сей запрет осуществить? Да, все потеряно - Петр отвернулся бы сейчас от меня, МУравьев... ну, щеточку бы не отобрал - он бы просто о том разговоре не вспомнил. Что касается Бестужева-Рюмина...
... Я не сразу понял, что со стороны правой руки стучат. Давно этого не было.
- Скажите... вам тоже говорили, что прочие все подписали?
- Да... Разве вы хотите говорить со мной... после всего?
- Потому как теперь только могу вас понять... Не простить, но понять, да...
И дальше он рассказал мне. Про то, что было, после того, как меня увели. Про то, как Петр Борисов на показания Мишеля утверждал: "Неправда это!". И о том, что помогло это - не предал Мишель друга своего дорогого. Не смог.
Спасибо, Petrus. Спасибо, Камень. Меня-то давно уж разжевали и выплюнули. Но ты есть. И Мишель - есть. А значит и все мы - в какой то степени... Будешь помогать своим рассудком и своим оружием друзьям твоим и они также помогать тебе будут. И сие правило есть аксиома, доказательств не требующая.
Держись, декабрист! Ты участвуешь в глобальном процессе...
Пока страдаю саморазрушительной фигней, вывешиваю старые хокку на тему. Называется - раскопай своих архивов.
Вчерашнее поедание суши заставило вспомнить, что будет, если скрестить это самое... гнусную российскую действительность плюс тамошнее же ни на чем не основанное прекраснодушие. Это можно выразить путем хокку:
Путь самурая Мерзнуть зимой за вольность. Летом повесят.
Там было еще:
Путь декабриста: Сам себя не помянешь - Кто-то допишет...
и
Цель монархиста - Государь Император. ...Снова промазал.